32. Агония мира - Страница 81

25

Я постоянно держал в сознании образ ромашек, поэтому вместо того, чтобы упасть, когда меня прошили невыносимой болью автоматной очереди, я почувствовал болезненные, но вполне терпимые покалывания — как будто в спину тыкали острым копьем. После пережитого ужаса эта вполне контролируемая сознанием боль казалась всего лишь детскими шалостями.

— Еще сто пятьдесят метров — и мы смешаемся с толпой, — сообщила Милая.

Находясь в лучшей форме, я мог бы преодолеть это расстояние за неполных шестнадцать секунд, но сейчас мне потребовалось чуть ли не вдвое больше времени.

Вертолет, опередивший меня на несколько секунд, завис над выходом из переулка... Площадь была плотно забита покидающими стадион болельщиками и машинами «скорой помощи».

* * *

— Не успеем снизиться и сесть, — мгновенно оценил ситуацию Кара. — Если беглец смешается с толпой, его уже будет практически невозможно найти даже с талантом Вспышки.

Решение пришло мгновенно. Рука протянулась к карману жилета, в котором находились гранаты. С промежутком меньше секунды вниз полетели два трехсотграммовых заряда, начиненных чудовищной смесью дроби, смерти и боли.

Сектор поражения осколками составлял около двадцати пяти метров.

Взрывы прозвучали практически одновременно.

Вертолет встряхнуло от взрывной волны, и по днищу забарабанил град осколков.

Около двадцати человек скончались мгновенно.

Еще пятьдесят получили ранения различной степени тяжести.

— Что ты делаешь? — В глазах второго пилота, повернувшегося к Каре, стояло невыразимое удивление, смешанное с прорывающимся наружу ужасом.

Только что он стал соучастником зверской расправы над несколькими десятками ни в чем не повинных людей.

— Снижайся.

Лицо человека, отдавшего приказ, не выражало ничего. Оно было олицетворением бездушной пустоты манекена. От успеха этой операции зависело, быть или не быть еще одной ядерной трагедии, — по крайней мере, такую вводную дал полковник Фабел своим подчиненным на коротком инструктаже. А значит, прямо сейчас на весах находилась с одной стороны жизнь полусотни людей, а с другой — нескольких миллионов.

Выбор был очевиден.

Вертолет начал снижение, и Кара дал длинную автоматную очередь поверх голов.

Впрочем, это было уже лишним — площадь перед стадионом захлестнула паника и без этого дополнительного акта устрашения.

Люди, расталкивая и сбивая друг друга, бросились со всех ног прочь от места кровавой бойни.

Огромная боевая машина, сеющая смерть и разрушение, ужасна сама по себе. На неподготовленную психику гражданских она оказывает неизмеримо большее воздействие, чем на умы ко многому привыкших военных.

— Будешь прикрывать, — бросил через плечо Кара, пристегивая карабин к спусковому тросу.

Вспышка ничего не ответил. Все было ясно и без слов. ЛСД по-прежнему не приходил в себя.

* * *

Я был слишком сконцентрирован на беге и на постоянном поддержании в сознании образа ромашек, поэтому не смог не только оценить последствия случившегося, но и вообще воспринять должным образом два взрыва, прозвучавшие где-то впереди по ходу движения.

Милая, вероятно, тоже не хотела меня расстраивать раньше времени, потому что дорога в ад вела только в одну сторону — на стадион. Повернуть было нельзя — узкий трехкилометровый переулок был стопроцентной смертельной западней для обессиленно мечущейся в поисках выхода крысы.

Напрягая последние силы, я наконец пересек финишную черту — условную линию, отделяющую площадь от прилегающей улицы. Но вместо заслуженной награды — лаврового венка на шею и ликования восторженной толпы, в необъятном чреве которой я намеревался раствориться, меня ожидало совершенно другое — кровь, смерть, боль и пустота. В радиусе сотни метров не было никого, кроме убитых и тяжелораненых.

Где-то вдалеке, на самом краю мира, садилось солнце, освещая багряными лучами место недавней трагедии. Бесконечно длинный летний день подходил к концу...

Вертолет завис в десятке метров над землей, и по выброшенному тросу спустился всего один человек. Его истинное имя было Боль, хотя, быть может, кому-то другому он был известен под другими прозвищами.

Я остановился, тяжело хватая широко раскрытым ртом непослушный тяжелый воздух. Легкие напряженно работали, пытаясь устранить недостаток кислорода. Сердце стучало тяжелым молотом в висках и в затылке... Я был измучен не только этой безумной гонкой, но и всем предыдущим днем.

Мысль о предстоящей схватке со свежим, прекрасно подготовленным и вооруженным противником вызывала гнетущую, невыразимую тоску.

Сплошная череда событий, преследующих меня с самого утра, подвела организм к тому пределу усталости, за которым не было ничего, кроме темноты забвения.

— Их всего двое — этот и его напарник в вертолете. — Успевшую просканировать прилегающее пространство Милую, казалось, ничто не могло смутить, она никогда не испытывала ни усталости, ни депрессии. — Летчиков можно не принимать в расчет — они совершенно не при делах, — все в том же оптимистичном тоне продолжала она. — В группе захвата были трое коммандос, но один из них сейчас в глубоком обмороке. Вероятно, именно он проецировал глюки.

Мысль о том, что создатель бесподобно гнусной желтой обезьяны пребывает в отключке, откровенно порадовала меня.

— Какие будут планы? — Вопрос был стандартный, успевший за последние несколько часов набить оскомину, но, пережив клиническую смерть и череду бурных событий, последовавших вслед за ней, я уже не имел ни сил, ни желания генерировать даже самые простые идеи.